Разрешите процитировать... Том 2

[Спика]

Не надо особенно бояться приписывать художникам прошлого тот идеал, которого они никогда не имели. Восхищение невозможно без примеси иллюзии, и понимать совершенное произведение искусства — значит в общем заново создавать его в своем внутреннем мире.
                                                                                                                    Анатоль Франс

[Белая карта]

Чтобы человек понял, что ему есть для чего жить, у него должно быть то, за что стОит умереть.

Карлос Кастанеда

[Серый]

Клянусь Дьяволом, что не пройдет и 10 лет, как я высосу некоторое количество жизненной крови из загадок Вселенной, причем так, как этого не смогли бы сделать обычные смертные умы и губы. Никто не знает, какие ужасающие энергия и сила лежат еще неиспользованными в моем маленьком гибком существе.

Ада Байрон

[Инклер]

"Гораздо лучше никогда не иметь, чем потерять"

Вроде, Геббель. Кто он такой - я не знаю.

[Кунгурцев]

Царская казна пощады не знает. Что ни год — новый наказ, новые деньги — кормовые, дорожные, дани и оброки. Себе много ли перепадёт? И всё спрашивают с помещика — почему ленив выколачивать оброк. А с мужика больше одной шкуры не сдерёшь. Истощало государство при покойном царе Алексее Михайловиче от войн, от смут и бунтов. Как погулял по земле вор анафема Стенька Разин, — крестьяне забыли бога. Чуть прижмёшь покрепче, — скалят зубы по-волчьи. От тягот бегут на Дон, — откуда их ни грамотой, ни саблей не добыть.
Конь плёлся дорожной рысцой, весь покрылся инеем. Ветви задевали дугу, сыпали снежной пылью. Прильнув к стволам, на проезжего глядели пушистохвостые белки, — гибель в лесах была этой белки. Иван Артемич лежал в санях и думал, — мужику одно только и оставалось: думать…
«Ну, ладно… Того подай, этого подай… Тому заплати, этому заплати… Но — прорва, — эдакое государство! — разве её напитаешь? От работы не бегаем, терпим. А в Москве бояре в золотых возках стали ездить. Подай ему и на возок, сытому дьяволу. Ну, ладно… Ты заставь, бери, что тебе надо, но не озорничай… А это, ребята, две шкуры драть — озорство. Государевых людей ныне развелось — плюнь, и там дьяк, али подьячий, али целовальник сидит, пишет… А мужик один… Ох, ребята, лучше я убегу, зверь меня в лесу заломает, смерть скорее, чем это озорство… Так вы долго на нас не прокормитесь…»

Алексей ТОЛСТОЙ "Пётр Первый"

[Кунгурцев]

"На Варварке стоит низенькая изба в шесть окон, с коньками и петухами, — кружало — царёв кабак. Над воротами — бараний череп. Ворота широко раскрыты, — входи кто хочет. На дворе на жёлтых от мочи сугробах, на навозе валяются пьяные, — у кого в кровь разбита рожа, у кого сняли сапоги, шапку. Много запряжённых розвальней и купецких, с расписными задками, саней стоят у ворот и на дворе.
В избе за прилавком — суровый целовальник с чёрными бровями. На полке — штофы, оловянные кубки. В углу — лампады перед чёрными ликами. У стен — лавки, длинный стол. За перегородкой — вторая, чистая палата для купечества. Туда если сунется ярыжка какой-нибудь или пьяный посадский, — окликнет целовальник, надвинув брови, — не послушаешь честью — возьмёт сзади за портки и выбьет одним духом из кабака.
Там, во второй палате, — степенный разговор, купечество пьёт пиво имбирное, горячий сбитень. Торгуются, вершат сделки, бьют по рукам. Толкуют о делах, — дела ныне такие, что в затылке начешешься.
В передней избе у прилавка — крик, шум, ругань. Пей, гуляй, только плати. Казна строга. Денег нет — снимай шубу. А весь человек пропился, — целовальник мигнет подьячему, тот сядет с краю стола, — за ухом гусиное перо, на шее чернильница, — и пошел строчить. Ох, спохватись, пьяная голова! Настрочит тебе премудрый подьячий кабальную запись. Пришёл ты вольный в царёв кабак, уйдёшь голым холопом.
— Ныне пить легче стало, — говаривает целовальник, цедя зелёное вино в оловянную кружку. — Ныне друг за тобой придет, сродственник или жена прибежит, уведёт, покуда душу не пропил. Ныне мы таких отпускаем, за последним не гонимся. Иди с богом. А при покойном государе Алексее Михайловиче, бывало, придёт такой-то друг уводить пьяного, чтобы он последний грош не пропил… Стой… Убыток казне… И этот грош казне нужен… Сейчас кричишь караул. Пристава его, кто пить отговаривает, хватают и — в Разбойный приказ. А там, рассудив дело, рубят ему левую руку и правую ногу и бросают на лёд… Пейте, соколы, пейте, ничего не бойтесь, ныне руки, ноги не рубим…"

Алексей ТОЛСТОЙ "Пётр Первый"

[Инклер]

"...… Пейте, соколы, пейте, ничего не бойтесь, ныне руки, ноги не рубим…"

Алексей ТОЛСТОЙ "Пётр Первый"

Это в начале? Тридцатый год, кажется. А вот что Толстой пишет в конце книги:

" Кровавыми усилиями проход из Ладоги  в  открытое  море  был  открыт.  С
востока потянулись бесчисленные обозы, толпы рабочих и  колодников.  (Петр
писал Ромодановскому: "...в людях зело нужда есть, вели по  всем  городам,
приказам и ратушам собрать воров, - слать их сюда".) Тысячи рабочих людей,
пришедших за тысячи верст, перевозились на плотах и челнах на правый берег
Невы, на остров Койбусаари, где на берегу стояли шалаши и землянки, дымили
костры, стучали топоры, визжали пилы. Сюда,  на  край  земли,  шли  и  шли
рабочие люди без возврата..."

[Спика]

"Широко было задумано, жалеть было некогда"  сценарий фильма "Пётр Первый" А.Толстой

[Кунгурцев]

"На святках придумал ездить с князь-папой, обоими королями и генералами и ближними боярами (этих взял опять-таки строгим указом) по знатным дворам. Все ряженые, в машкерах. Святошным главой назначен был московский дворянин, исполненный всяких пакостей, сутяга, злой ругатель, — Василий Соковнин. Дали ему звание «пророка», — рядился капуцином, с прорехой на заду. На тех святках происходило окончательное посрамление и поругание знатных домов, особливо княжеских и старых бояр. Вламывались со свистом и бешеными криками человек с сотню, в руках — домры, дудки, литавры. У богобоязненного хозяина волосы вставали дыбом, когда глядел на скачки, на прыжки, на осклабленные эти хари. Царя узнавали по росту, по платью голландского шкипера, — суконные штаны пузырями до колен, шерстяные чулки, деревянные туфли, круглая, вроде турецкой, шапка. Лицо либо цветным платком обвязано, либо прилеплен длинный нос.
Музыка, топот, хохот. Вся кумпания, не разбирая места, кидалась к столам, требовала капусты, печёных яиц, колбас, водки с перцем, девок-плясиц… Дом ходил ходуном, в табачном дыму, в чаду пили до изумления, а хозяин пил вдвое, — если не мог — вливали силой…
Что ни родовитее хозяин — страннее придумывали над ним шутки. Князя Белосельского за строптивость раздели нагишом и голым его гузном били куриные яйца в лохани. Боборыкина, в смех над тучностью его, протаскивали сквозь стулья, где невозможно и худому пролезть. Князю Волконскому свечу забили в проход и, зажгя, пели вокруг его ирмосы, покуда все не повалились со смеха. Мазали сажей и смолой, ставили кверху ногами. Дворянина Ивана Акакиевича Мясного надували мехом в задний проход, от чего он вскоре и помер…
Святочная потеха происходила такая трудная, что многие к тем дням приуготовлялись, как к смерти…"

Алексей ТОЛСТОЙ "Пётр Первый"

[Белая карта]

"Чем более просветлёнными становимся мы, тем менее возможно для нас жить в согласии с кем-либо где бы то ни было. Чем больше мы узнаём, тем лучше для нас жить самим по себе."

Ричард Бах. "Мост через вечность"

[Марфа Посадница]

Жители Аскефьорда целыми днями ходили по соседям, присаживались возле каждого рассказчика, снова и снова слушая из других уст об уже известных событиях. Но ведь каждый из бившихся в Пестрой долине видел свое и из множества рассказов, как узор тканого ковра из множества разноцветных нитей, постепенно складывалось полное сказанье, которое теперь пройдет через множество ушей и языков, освободится от лишнего, выявит главное, что то забудет, что то приукрасит, и через сотни лет потомки будут знать не то, что произошло, а то, что должно было произойти. Так создаются саги. Сага – не событие, а взгляд на него. И даже если он отходит от строгой правды, он несет в себе человеческие представления об истине. Люди неосознанно вкладывают в рассказ о былом правду о самих себе, и она гораздо важнее, чем рассказ о миновавших делах.

Елизавета Дворецкая "Корни гор"

[Джейн Доу]

… но искушение все же было. А почему бы и нет - вот только если бы он не был тем, что он есть, да к тому же если бы ему предложили…

Дж. Фаулз  "Башня из черного дерева"

[Trelis]

Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрёшь. Старайся увидеть мир. Он прекраснее любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя — такого зверя нет на свете.

Р.Брэдбери. «451 градус по Фаренгейту»

[Вэл]

Двух женщин не любят одновременно? Неправда. Такое бывает.
В городе измороси ледяной лежу на кровати в гостинице...Взгляд обращу к окну - и запляшут отблески вод на лице. Где я сейчас: на  речном берегу или у моря? Смеются и плачут две женщины на двух языках. Любимые, как вы встретились? Ведь вы незнакомы друг с другом. Где наше свидание, скажите: на площади Баязида, в парке ли Горького?
В городе измороси ледяной лежу на кровати в гостинице. В сердце, разорванном пополам, по двум городам тоска. Вскочить бы с постели и под дождём - на вокзал. 
- Эй, машинист, отвези меня, брат.
- Но куда?

Назым Хикмет "Две любви" (перевод с турецкого Алева Ибрагимова)

[MиLa]

Жизнь выбрала тебя - но ты вправе отвергнуть вызов. Каким был бы мир без дикого винограда и осенних дождей? Чем станет дорога без пыли и сталь без ржавчины? Чем станешь ты без людей? Собой.

Сергей Лукьяненко. "Стеклянное море"

[jullykul]

Трудовые муравьи превратились в прожорливых термитов. Или в саранчу. На термитов они были похожи, пока двери ресторанчиков поглощали поток черных костюмов. Похожи своей организованностью, целеустремленностью и количеством. И конечно, голодом.
В залах идзакая и тэйсёкуя происходила метаморфоза. Колонны термитов превращались в тучу саранчи. Прожорливую, шумную, неуправляемую, хаотичную тучу, пожирающую все на своем пути.
На выходе из ресторанов происходило еще одно превращение. Последнее. Саранча снова становилась трудовыми муравьями. Сытыми, деловитыми, собранными, дисциплинированными. Объединенными высшей целью — строительством муравейника. Круг замыкался.
Я влился в поток термитов.

Мацуо Монро "Научи меня умирать"

[jullykul]

Если долго молчать, люди попросту перестают тебя замечать. Перестань болтать — и станешь человеком-невидимкой. Окружающие замечают не нас, а наши реакции на них. Стоит никак не отреагировать на их поступки или слова, ты исчезнешь.

Мацуо Монро "Научи меня умирать"

[jullykul]

Чем больше у человека страхов, тем большую власть получают над ним люди.

Мацуо Монро "Научи меня умирать"

[jullykul]

Камилла, любившая транжирить слова не считая, с трудом привыкла к такому экономному способу общения. Впрочем, когда ривыкла, почувствовала облегчение. Она слишком много говорила в последние годы, и разве ей это что нибудь дало, кроме отвращения к себе самой? Вот почему молчание и сдержанные улыбки канадца неожиданно погрузили ее в состояние покоя и избавили от многих старых привычек, две из которых – рассуждать и кому то что то доказывать, – безусловно, были крайне вредными. Камилла не могла окончательно расстаться с увлекательным миром слов, но хотя бы заставила бездействовать ту значительную часть своего мозга, что прежде отвечала за убеждение других людей. Теперь этот аппарат доказательств тихо ржавел в дальнем уголке ее черепной коробки – усталое чудовище, никому не нужное, теряющее детали аргументов и обломки метафор. Теперь, рядом с молчаливым парнем, который шел своим путем, не интересовался ничьим мнением и не желал, чтобы кто то комментировал его жизнь, мозг Камиллы словно проветрился и стал намного легче, как чердак, откуда разом выкинули годами копившийся хлам.

Фред Варгас "Человек наизнанку"

[Вэл]

У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню. Где-то неподалёку есть улица, по которой я уже не пройдусь. Даже в моём доме наверняка имеется зеркало, которое меня больше не увидит. Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда. Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом) есть одна особенная - мне так и не доведётся её прочитать. Этим летом мне исполняется пятьдесят лет. Значит, смерть уже не за горами.

Хорхе Луис Борхес "Пределы" (перевод с испанского Сергея Гончаренко)

[Вэл]

Текуча, густа и текуча, листва простирается, окутывает, холодит и манит её, неведомую красавицу, алую и золотую, огромную, с хищным клювом.
Внезапно как бы крик и удар крыла заставляют вздрогнуть, перед её глазами проходят мгновеньем три и пять столетий, и пламя, вспыхнув, кидается на неё, затихает и опять воскрешает у меня на плече череду всех ночей, голос вечной молодости огня и музыки воскресения, в пепле поющих. Феникс.

Альберто Хирри "О ночной птице" (перевод с испанского Марка Самаева)

[Вэл]

Даже ложка, с которой стекает жидкость, вдруг воссоздаёт твой облик.
Иногда твоё "алло" в телефонную трубку или "подожди минутку,что-нибудь наброшу, я замёрзла".
Иногда неповторимая твоя манера опираться на моё плечо, выходя из кинотеатра, или откидывать назад копну волос, когда их собьёт на глаза ветер.
Даже ложка может пробудить во мне целый мир чувств.

Николас Кокаро "Даже ложка" (перевод с испанского Владимира Бурича)

[Tankay]

С Дальтоном выходит дело дрянь. Никто ничего не понимает--ни шкрабы, ни мы.
Ребята говорят, что это был какой-то лорд Дальтон, из буржуев, и что он изобрёл этот план. Я так скажу: на кой нам этот буржуазный план? И ещё говорят, что этого лорда кормили одной гусиной печёнкой и студнем. когда он изобретал. Посадить бы его на осьмушку да на воблу и посмотреть, или по деревням заставить побираться, как мы в колонии, бывало. А с гусиной печёнки--это каждый изобретёт.
                         Н. Огнев "Дневник Кости Рябцева".

[Спика]

Они дают нам книги, концерты, выставки, спектакли, кино. Особенно, кино. С помощью искусства они приводят нас в замешательство, ослепляют и порабощают нас. Искусство украшает стены нашей темницы, развлекает нас и делает нас безразличными.

Джим Моррисон

[Вэл]

Оно всегда приходит внезапно и должно быть таким: лёгким, простым, ясным, без вспышек молний, без землетрясений, без неба, затянутого облаками. Пусть будет милым и дружелюбным, как рука, лежащая на твоём плече.
И всё, вероятно, останется прежним: кроме сердца...

Рауль Густаво Агирре "Чудо" (перевод с испанского Владимира Бурича)

[Олвэйс]

Первую заповедь космонавта знаешь? 
– Регулярно продувать скафандр сжатым вакуумом? – через силу ухмыльнулся я. 
– Нет, это сто первая.  Первая вот: хранить в тайне, что Земля плоская и не вертится.

Александр Громов "Завтра наступит вечность".

[Tankay]

Зин-Пална ведёт семинар по Пушкину, и с ней очень интересно заниматься. Теперь она дала нам разбор «Евгения Онегина». В таких случаях прежде всего обращаешь внимание на идеологию.  Онегин, конечно, пропитан феодально-натурально-буржуазно-помещичьей идеологией (это очень длинно, но иначе трудно выразиться, потому что тут—натуральное хозяйство). В этом нет ничего позорного для Пушкина, потому что во времена Пушкина ещё не было диктатуры пролетариата и советского строя. Тогда был царизм, и его представитель, Николай, Угнетал Пушкина,--так, напрмер, сослал его в Кишенёв, а потом на родину. Только вот что мне непонятно: Пушкин был араб, и удивительно, как он при своей горячей южной крови мог написать такое холодное и бесстрастное произведение, как «Евгений Онегин». Зин-пална говорит, что в эпоху  пушкина молодые девушки увлекались образом Татьяны.  Мне совершенно непонятно, как это в развратную феодально-буржуазную эпоху Татьяна могла быть идеалом. Я предполагаю, что женщин тогда таких не было и Пушкин выдумал Татьяну из головы, потому что он бы романтик. Да и насчёт Онегина я сомневаюсь. Но мне трудней судить, потому что я не знаю мужской психологии… Я никогда и ни за что не желала бы быть Татьяной, да и не буду таковой, потому что нужно отдаваться чувству, если оно искренне, а не подавлять его в себе. Да и вообще, Татьяна—не мой идеал. В ней совершенно не было революционной борьбы. А без революционной борьбы жизнь невозможна. Но с другой стороны, мне Татьяна отчасти нравится, потому что она могла управлять своими поступками по желанию, а это много значит…Конечно, Татьяне было легче, <…> она делала только то, что ей подсказывала натурально-помещичья мораль.
                            Н. Огнев «Дневник Кости Рябцева».

[Кунгурцев]

Последние посты в теме про фантастическое оружие напомнили:

    "- Ваше Равенство, мы, конструктарии, считаем, что для того, чтобы непобедимая армия Огогондии стала ещё более непобедимой, нужно создать таких искусственных кибернетических солдат-роботов, которые ничем не отличались бы от людей, но в то же время не ведали бы ни страха, ни сомнений, ни прочих штучек-дрючек.
     - Это хорошо. А гуманитологи что думают?
     - А мы, гуманитологи, полагаем, что для того, чтобы наша непобедимая армия стала совершенно непобедимой, следует уделять внимание не каким-то там кибернетическим устройствам, а людям. Живым людям! И доводить вышеупомянутых людей следует до такой степени совершенства, чтобы они ничем не отличались от роботов и, следовательно, тоже не знали ни страха, ни сомнений, ни прочих фиглей-миглей.
     - Это тоже хорошо, - отметил Дино.
     - Причём наш, гуманитологический, способ получения солдат-роботов гораздо экономичней, потому что полуфабрикаты для их производства нам совершенно бесплатно поставляет сама природа.
     - Да, изготовлять роботов по вашему способу гораздо дешевле, - снова вскочил Главный конструктарий. - А прокормить? Не забывайте, что даже в мирное время ваших солдат-роботов нужно как кормить-поить, так и обувать-одевать. А наши киберы в этом не нуждаются. Уложенные в аккуратные штабеля или построенные в боевые порядки, киберы могут, не требуя никаких дополнительных затрат, годами дожидаться сигнала боевой тревоги, чтобы тут же броситься в бой, не испытывая ни малейшего желания сохранить свою искусственную жизнь.
     - Но киберы не испытывают также ни любви к Огогондии, ни (да простят мне эти слова!) преданности Великому Дино Динами.
     - Вы ошибаетесь. Эти чувства в киберах программируются в первую очередь.
     - Допустим. Но ваши киберы не могут стремиться пролить свою кровь за нашего Попечителя, ибо у них этой крови нет.
     - Да, у киберов нет стремления проливать свою кровь. Но в них запрограммировано более важное стремление: проливать кровь врага!
     - Всё ясно! - провозгласил Дино. - Я подумаю. А вы, гуманитологи и конструктарии, продолжайте работать. Пусть, как говорится, цветут все цветы и скачут все кони. Но скачут побыстрей, я люблю большие скачки!"

Владлен БАХНОВ "Как погасло Солнце, или История тысячелетней диктатории Огогондии, которая существовала 13 лет 5 месяцев 7 дней"

[Вэл]

Как человек, который идёт по берегу моря, восхищаясь его беспредельностью, расточительной щедростью пространства и света, так и я, в течение долгого дня, созерцал твою красоту. Вечером мы распрощались. С каждым мигом всё более одинокий, я возвращался по улице, в чьих глазах запечатлелся твой облик. Счастье моё померкло, когда я понял, что из всей сокровищницы воспоминаний сохраняется только одно или два, чтобы служить украшеньем души в бессмертии её странствий.

Хорхе Луис Борхес "Реликвии" (перевод с испанского Владимира Резниченко)

[MиLa]

"От заветного камня со знаком жизни шел высокий человек со свечой в руке. Маленький огонек озарял огромное пространство и, не колеблясь от ветра, солнечным лучом тянулся вверх.
     Над непокрытой пегой головой старца, на крепкой руке с плетью, распустив крыла, восседал филин, и огненный птичий взор был глубок и бесконечен, как вечность..."

С. Алексеев "Сокровища Валькирии".

[Вэл]

В ту промозглую ночь, когда мы отчалили от пристани Монтевидео, я зачем-то швырнул с верхней палубы в море монету. Она, сверкнув в лучах, канула в мутную воду - осколок света, тотчас проглоченный временем и темнотой. И вдруг я понял, что сделал нечто непоправимое. Я навязал истории мироздания, помимо собственной судьбы, сотворённой из любви, тревог и тщетного непостоянства, ешё и судьбу этого металлического кружочка, который теперь, хочешь не хочешь, существует на равных правах со мной. Быть может, волны успокоят его в вязкой пучине и увлекут в незапамятные моря, омывающие  останки саксов и викингов.
Но как бы там ни было, а только отныне рядом с каждым прожитым мною мгновеньем я ощущаю мгновенье, прожитое этой монетой. Иногда меня терзают угрызения совести. Но чаще всего мучит зависть: я завидую своему медному собрату, который, как и я, заблудился в лабиринте времени, но в отличие от меня не подозревает об этом.

Хорхе Луис Борхес "Монета" (перевод с испанского Сергея Гончаренко)

[Марфа Посадница]

Да, теперь Гельд знал, что он квитт по рождению, понимал, что его место – с этой стороны строя. Но считать фьяллей врагами он так и не приучился. Он запомнил их как обычных людей, в чем то хороших, в чем то похуже, которые были к нему дружелюбны как раз в той мере, которую он заслужил. Повернись судьба чуть иначе, люби его Эренгерда чуть посильнее, согласись она выйти за него – и сейчас Гельд звался бы родичем Кольбейна ярла, дрался под стягом Торбранда конунга и понятия не имел, что убивает своих соплеменников.
– Неужели непременно надо быть в каком то племени? – говорил он Вигмару, в лице любимца Грюлы обращаясь к тем непостижимым силам, которые так запутали его жизнь. – Плохо, что ли, мне было безо всякого племени? Я тогда со всеми дружил, и хорошо мне было. А теперь – родня, племя, дед на загляденье. Да нет, я и рад... Такого деда еще поискать, не всем так в жизни везет. Живи да радуйся. Я бы и радовался. Но почему если с одними в родстве, я кого то другого ненавидеть должен?
– Мне ты можешь ничего не рассказывать, – отвечал ему Вигмар, нисколько не возмущенный и даже не удивленный нелепой повестью о Гельдовых подвигах. – Я сам когда то не знал, на чьей я стороне. Человек, знаешь, так глупо устроен: хочет быть самим собой и притом жить с другими. А свое с общим иной раз так плохо сочетается. Чтобы с людьми жить, надо себя в кулак зажимать, а не у всех получается. Хочешь жить просто по человечески, а попадаешь так, что становишься на человека не похож... Я сам когда то так зарвался, что самого Старкада переплюнул. Того, что с восемью руками, помнишь?
– Я хотел поступать просто по человечески, и плевал я на племена и войны!
– А если ты поступал по человечески, значит, был прав! – уверенно и даже жестко, продолжая давний спор со своей собственной судьбой, ответил Вигмар. – Все, по большому счету, хотят поступать по человечески. Беда в том, что под человеческим мы все понимаем совсем разное. Моя жена – одно, а конунг фьяллей – другое. И пока к общему не придем, будем воевать. Никуда от этого не деться.
– А когда мы придем к общему?
– Когда станем все одинаковые. Как горошины в одном большом большом стручке. Ты в это веришь? – Вигмар насмешливо покосился на Гельда, но насмешка получилась не слишком добрая, в желтых глазах любимца Грюлы мелькало что то похожее на подавленное отчаяние. – Я – нет.
– И я нет. Но что же теперь делать? Как жить? Пока боги нас на ум наведут, от квиттов мало что останется. Ты сам то веришь, что у нас есть какое то будущее?
– Вон, посмотри, видишь крышу? – не отвечая на это, Вигмар снял с плеча копье и сияющим золотым острием показал Гельду что то внизу в долине. – Это и есть Зубастые Ворота. Скажешь старому Альрику, что я просил... Ну, сам сообразишь. Он тебе даст лошадь и кого нибудь в провожатые. К Середине Леса будешь в Белом Зубе. Кланяйся от меня деду. Цепь для Волка на самом деле сделана из таких, как он. Удачи тебе.
Вигмар махнул рукой и пошел обратно. Пройдя шагов десять, он обернулся.
– Ты говоришь, как жить? – повторил он, вспомнив еще что то. – Знаешь, у меня там на севере четверо детей. Три мальчишки и одна девчонка. Дети всегда родятся, что бы в мире ни делалось. Это придумал кто то поумнее нас, – Вигмар показал острием копья в небо. – Значит, зачем то это нужно. Вот сам и подумай: верю ли я в будущее?
........
Все вокруг него говорило: и солнечные лучи, сплетенные с ветром, и ветер, сплетенный с метелками розовых цветов. Цветы и ветер тоже пели священные стихи, и ухо невольно напрягалось: послушать еще немножко, и начнешь понимать... И Гельд твердо верил, что его «предсказания» окажутся не менее верны, чем мрачные пророчества великанов в Стоячих Камнях. Ведь даже после Гибели Богов кто то останется.
«А я то кто?» – вдруг подумал Гельд. Этот вопрос встал в его голове с такой остротой и ясностью, что он открыл глаза, надеясь увидеть ответ среди цветущих стеблей. Даже имени у него оказалось два. Он жил с барландцами, с фьяллями и квиттами, он был торговцем и воином, он любил Эренгерду и был любим Борглиндой. А сейчас он сам себе казался никем и нигде, но это не огорчало. Он просто сел передохнуть, вырвался ненадолго из кипения человеческого мира, чтобы взглянуть на него со стороны. Ему было так легко и хорошо на этом цветущем склоне под лучами солнца, точно он стал богом. Он просто человек – единственный, кем ему так приятно быть. Просто странник от одного человеческого сердца к другому. Ему слишком нравятся они все, чтобы он мог выбрать одно или два. Как сам Хеймдалль Риг, друг и родич никому и всем.

Шагал он по самой
средине дороги;
к дому пришел,
дверь была отперта;
в дом он вошел:
пылал там огонь...


Е.Дворецкая "Корни гор"

[jullykul]

У него жил кот. Не знаю, какой породы, в этом я не разбираюсь. Но это был не кот, а чудовище. Огромный, весь в шрамах, с наполовину оторванным ухом и глумливой, чересчур наглой даже для кота, мордой.
Коты, как я думаю, якудза животного мира. Неуправляемые, нахальные, сующие морды и хвосты во все щели. А главное, постоянно рискующие жизнью из-за своего врожденного авантюризма. Потому-то и гибнут они чаще других домашних животных. И зачастую смерть у них бывает очень жестокой. Все как у якудза.

Мацуо Монро "Научи меня умирать"

[jullykul]

Бывает, впутаешься во что-нибудь по пустяковым причинам, а потом не можешь выпутаться, даже если причины у тебя самые веские.

Фред Варгас "Человек наизнанку"

[Лiнкс]

Ф. М. Достоевский "Идиот":

«У вас нежности нет, одна правда, стало быть – несправедливо».

[Вэл]

Неторопливо, словно собирая взглядом самые зелёные травы среди растений сада, я собираю эти старые слова, слова былого. Сначала проплывают первые расстояния, счастливое солнце опускается на колени на далёком горном кряже, и впереди виден портрет разбитой дороги. Издали доносится пение луча света, изображающего деревья, стоячая вода немеркнущей звезды, росы, утренние туманы. Отовсюду доносятся звуки гитар. И пение.

Луис Пастори "Возвращение" (перевод с с испанского Владимира Бурича)

[Вэл]

II

Ты не зыбкий призрак полуночи, а свет, мерцающий в наших недрах, светящаяся стрелка нашего циферблата, не останавливающаяся ни на мгновение.
Лампа Пикассо в развалинах дуба, светлая лилия, высеченная в гранитной бездне, маяк Альдебарана, пламя светляка, старающегося выхватить из мрака главное слово, которое заслонили от нас словеса..Не зыбкая тень, а пламя гитары, подожжённой истинной страстью, пролившейся долгожданным ливнем над жаждущей бороздой. Рыжий огонь тигра, готовый сомкнуться пламенными клыками на горле несправедливости. Не зыбкий призрак, а вечно длящаяся вспышка, озарившая всё, пережитое мною. Не призрак, а луч-поводырь, осветивший чашу оставшейся жизни.

Мигель Отеро Сильва "Поэзия" (перевод с испанского Сергея Гончаренко) 

[Вэл]

Нежданный свет!...И тут же в чаще манго, сплотившей всю ночную темноту, таинственная флейта пробудилась. Заря свою блестящую стрелу пустила в сердце дремлющей долины, и та, вибрируя, в него впилась. Гарцует свет на белом скакуне, чью сбрую пена облаков покрыла. Всё небо славит приближенье дня. Шатёр державный ставит синева над серебристой тканью водоёма. И среди мёртвых камышей победно копьём зелёным ива потрясла.

Энрике Планчарт "Рассвет" (перевод с испанского Павла Грушко)

[Вэл]

Как птица или ангел - этот миг, тобой гонимый, вкруг тебя витает, роняя с крыльев тишину, - она в глазах твоих клубится нежной тенью. Дурманный сон травы с наплывом зноя тебя благоуханно пеленает в зеленоватый сумрак, где порой трепещет жарко мёртвая листва. Ты вновь младенец, нежен голос твой: на сотнях влажных губ запечатлённый, в поток младенчества он вновь спешит, чтоб с розами наговориться вволю.
Твой голос тает, но его прохлада спокойно овевает твои чувства и по долине светлой их разносит до той черты, где иссякает свет.

Энрике Планчарт "Сьеста" (перевод с испанского Павла Грушко)

[Вэл]

Лёгкое взмахивание крыльев нежно ласкало тишину. Тишина затаила своё дыхание, ожидая рожденье очаровательной музыки. С каждым разом всё тише шептала листва, еле-еле слышался шелест птичьих перьев. Всё словно замерло, охваченное безмятежным спокойствием, отворявшим двери в величественную красоту.
Но вдруг лес словно ожил и пришёл в движенье от сильного и могучего голоса. Этот голос сначала был похож на рыданья, на стон, на стенанья. Затем послышался звук, прерванный испуганным шёпотом сосен. Протянулась по воздуху мелодичная нить, а затем - тишина и снова - заливистая трель соловья. Соловьиное пенье взорвало густую тишину. Воздух содрогался от чистоты и гармонии, и рассыпались повсюду пламенные ноты, сверкавшие в воздухе, словно капли росы. Пение пылало в тишине, словно отдалённые отблески яркой звезды, похожей на холодный светящийся бриллиант, в который вдохнули жизнь.

Франсиско Луис Бернардес "Соловей" (перевод с с испанского С. Кибирского)

[Одри]

- Что ж, теперь, когда мы увидели друг друга, - сказал Единорог, - можем договориться: если ты будешь верить в меня, я буду верить в тебя!

Кэролл "Алиса в Зазеркалье".

[Эва]

Давайте принимать жизнь такой, как она есть.
Дождики дождиками, но бывают и чудеса,
и удивительные превращения,
и утешительные сны.


Е. Шварц ,"Обыкновенное чудо"

[Виктуар]

Я это уже выкладывал в прошлом томе, но удержаться не могу, это, пожалуй, лучшая рецензия из мною читанных, страстная и точная.

А вот жарко мне.
   
  Мексиканские страсти -- только по человечески. Невероятная настоящесть Хэмингуэя.
   
  Собрался сказать несколько слов о Хэмингуэе. Да что я скажу? Я совсем немного его читал. "Фиеста". "Убийцы", "Непобежденный". Из "Прощай, оружие" -- первую треть. Что-то еще из рассказов.
  Короче, дилетант. Не эстет, увы. Или -- к счастью.
  "Фиеста". Мужчина любит женщину, женщина любит его -- а самого главного между ними быть не может. Не повезло мужчине на войне. Ранили неудачно.
  Может быть любовь без физического контакта, без обладания?
  Он любит, она любит. Они пробовали, у них не получилось. Какие к черту друзья?! Ну да. Друзья.
  И вот этим мощным, сладким, тягучим, проклятым и неумолимым влечением пропитано все. И это страшно. Изматывающе. Они делают больно друг другу. Они бьются, как мухи, влипшие в застывающий сахар. А все остальные -- не понимают, что эти нити протянуты насквозь. С кем бы она не спала -- нить к нему есть всегда. Нудный еврей? Фигня. Молодой красивый матадор? А вдруг?..
  Она спала со всеми его друзьями.
  А с ним...
  Молодой красивый матадор тоже фигня.
  Звенящая прозрачная нить. Из все еще горячего сахара. Когда плавишь его в ложке, потом накручиваешь на деревянную палочку -- и тянешь.
  А еще в романе есть коррида. А еще -- строки про то, что бойцовых быков успокаивают волы. Гибнут порой. Но успокаивают. Чтобы быки не калечили друг друга перед боем. В тексте нет ни одной строчки, где бы герой проводил параллели между собой и этим эпизодом... но ведь эта параллель есть в романе! Я чувствую. Все эти Хэмингуэевские пропуски, умолчания, пустоты -- это паузы.
  Вол - миротворец поневоле.
  Из каких передряг герой не вытаскивал свою женщину! Да нет, свою, пусть и - совершенно чужую.
  В мире "Фиесты" светит солнце. А герои плавятся, как леденцы.
  И еще через весь роман проходит предощущение чего-то страшного. Словно весь этот праздник, все это солнце, все это утомительно-усталое ничегониделание -- скоро обернется чем-то страшным. Вот, вот, вот сейчас... Нет. Вроде нарастало, но -- нет. Опять солнце, жара, томление, опять эти липкие леденцовые нити. Обманывает Хэмингуэй. Где кровь, резня? Даже избиение нудным евреем молодого матадора происходит за кадром. А потом матадор выходит на арену - и убивает быка. Хотя до последнего момента у меня было ощущение, что матадор умрет. Не умер. Обманул Хэм.
  Потом она бежит в Испанию с молодым матадором. Он едет куда-то еще. И вроде бы даже не вспоминает ее совершенно...
  А потом -- телеграмма. И он, "не вспоминавший ее совершенно", в Мадриде. Ага. Ближний свет.
  Потом они снова куда-то едут. И понимают, что так будет и дальше.
   
  Не надо читать Хэмингуэя как Большую литературу. Его надо просто почувствовать. И все.

Врочек Шимун

[Вэл]

Соловьиные трели каплями эмоций постепенно оседали в моём сознании. Я понял душою, что пение птицы было вспышкой, было ярким свечением вечности. Я понял всю страсть, зажигавшую голос. И тихо струилась эта любовь по моим венам. От пения птицы взволновалось море, ей тихо-тихо подпевали звёзды.
В этом пении птицы, позабытый всеми, отыскал я дорогу своей жизни. Я увидел цель, к которой стремился, услышал тихую поступь собственных шагов. Во мне проснулась любовь к яркому свету и безоблачному счастью, я понял цену пролитым слезам.
Ярче огня пылал голос птицы. Но ветер уносил это чудное пение всё дальше и дальше. Рассвет уже блуждал по лесу. Медленно таяли соловьиные трели, и поглощались лесными звуками, и угасали, как гаснут мерцающие на небе яркие звёзды. В моём беспокойном сердце благозвучным эхом звучало по-прежнему божественное пение птицы.

Франсиско Луис Бернардес «Соловей» (перевод с испанского С. Кибирского) 

[Вэл]

Голову обнажив, я привожу вас туда, где смешаны яркие краски: зелёного леса, синего неба, красного солнца, где птицы поют в зелени, в алости, в синеве. Слава! Вереск стоит на коленях, кроны деревьев молитвенно вскинуты в высоту, горы - звуки хорала.
Мы уходим. Подождите. Сначала лес я на ключ запру, лес, полный драгоценных вещей, зелёных, синих и алых.

Донат Шайнер "Голову обнажив.." (перевод с чешского Владимира Солоухина)

[Вэл]

Как замечательно произносить слова, вкладывать в них запахи, давать им лики и крылья, чтоб летели, падали и летели снова. Дайте название радости и тоске, будьте на "ты" с губами, глазами, умом, и, если упадёте, взлетайте снова во имя истины жизни, во славу души!

Донат Шайнер "Снова и снова" (перевод с чешского Евгения Винокурова)

[Джейн Доу]

    – Бернард, думаю, важнее всего преемственность. Но мы также должны проявлять гибкость и незашоренность. Перенимать передовые методы работы и одновременно реагировать на перемены. В столь динамичной обстановке высокое качество, подлинно высокое качество работы достижимо только за счет объединения наших традиционных навыков с открытостью инновациям. Да, мы сами должны стать проводниками инноваций.
     Про себя я молился, чтобы не брякнуть чего-нибудь толкового и понятного. Никогда не знаешь, куда тебя занесет.

  Мил Миллингтон "Моя подруга всегда против"
 

[Chukcha2005]

Как-то я с одним писателем пил кофе в Артистическом клубе. Писатель был широкоплечий, атлетического сложения человек. Один из членов Клуба, подсев к нам, обратился к нему: "Я только что прочел  вашу  последнюю  книгу.  Я  вам скажу свое откровенное мнение..." Писатель мгновенно ответил: "Я вас  честно предупреждаю, если вы это сделаете, я проломлю вам голову".

(Джером К. Джером "Почему мы не любим иностранцев") 

[Джейн Доу]

Как-то я с одним писателем пил кофе в Артистическом клубе. Писатель был широкоплечий, атлетического сложения человек. Один из членов Клуба, подсев к нам, обратился к нему: "Я только что прочел  вашу  последнюю  книгу.  Я  вам скажу свое откровенное мнение..." Писатель мгновенно ответил: "Я вас  честно предупреждаю, если вы это сделаете, я проломлю вам голову".

(Джером К. Джером "Почему мы не любим иностранцев") 

 

[jullykul]

Память сама знает, что делать с попавшими к ней обломками человеческой жизни, это касается только ее, и не следует совать нос в ее дела.

Фред Варгас "Человек наизнанку"