Я умру, говорят, мы когда-то всегда умираем. Съезжу на дармовых, если в спину сподобят ножом, — Убиенных щадят, отпевают и балуют раем... Не скажу про живых, а покойников мы бережём. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — И ударит душа на ворованных клячах в галоп! Вот и дело с концом: в райских кущах покушаю яблок, Подойду, не спеша — вдруг апостол вернёт, остолоп? ...Чур меня самого! Наважденье, знакомое что-то: Неродивший пустырь И сплошное ничто — беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И этап-богатырь — тысяч пять — на коленках сидел. Как ржанёт коренник — [укротил] его ласковым словом, Да репей из мочал еле выдрал и гриву заплёл. Пётр-апостол, старик, что-то долго возился с засовом, И кряхтел, и ворчал, и не смог отворить — и ушёл. Тот огромный этап не издал ни единого стона — Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Вон следы пёсьих лап... Да не рай это вовсе, а зона! Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Мы с конями глядим: вот уж истинно — зона всем зонам. Хлебный дух из ворот — это крепче, чем руки вязать! Я пока невредим, но и я нахлебался озоном, Лепоты полон рот, и ругательства трудно сказать. Засучив рукава, пролетели две тени в зелёном, С криком: «В рельсу стучи!» пропорхнули на крыльях бичи. Там малина, братва, нас встречают малиновым звоном! Нет, звенели ключи... Это к нам подбирали ключи. Я подох на задах — на руках на старушечьих дряблых, Не к Мадонне прижат, Божий сын, а — в хоромах холоп. В дивных райских садах просто прорва мороженных яблок, Но сады сторожат — и стреляют без промаха в лоб. Херувимы кружат, ангел окает с вышки — занятно. Да не взыщет Христос — рву плоды ледяные с дерев. Как я выстрелу рад — ускакал я на землю обратно, Вот и яблок принёс, их за пазухой телом согрев. Я вторично умру — если надо, мы вновь умираем. Удалось, бог ты мой, — я не сам, вы мне пулю в живот. Так сложилось в миру — всех застреленных балуют раем, А оттуда — землёй, — бережёного Бог бережёт. В грязь ударю лицом, завалюсь после выстрела набок. Кони хочут овсу, но пора закусить удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Я тебе принесу, потому — и из рая ждала.
Райские яблоки (1977) Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем, - Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом: Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, - Не скажу про живых, но покойников мы бережем. В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок - И ударит душа на ворованных клячах в галоп, В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то: Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел. И среди ничего возвышались литые ворота, И огромный этап - тысяч пять - на коленях сидел. Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом, Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел. Седовласый старик слишком долго возился с засовом - И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел. И измученный люд не издал ни единого стона, Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел. Здесь малина, братва, - нас встречают малиновым звоном! Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел. Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! Мне - чтоб были друзья, да жена - чтобы пала на гроб, - Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок... Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб. Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: Это Петр Святой - он апостол, а я - остолоп. Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженных яблок... Но сады сторожат - и убит я без промаха в лоб. И погнал я коней прочь от мест этих гнилых и зяблых, - Кони просят овсу, но и я закусил удила. Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок Для тебя я везу: ты меня и из рая ждала!
Вадиму Туманову (Был побег "на рывок"...)Был побег "на рывок" —Наглый, глупый, дневной:Вологодского — с ног,И — вперёд головой.И запрыгали двое,В такт сопя на бегу,На виду у конвояДа по пояс в снегу.Положен строй в порядке образцовом,И взвыла "Дружба" — старая пила,И осенили знаменьем свинцовымС очухавшихся вышек три ствола.Все лежали плашмя —В снег уткнули носы,А за нами двумя —Бесноватые псы.Девять граммов горячие,Как вам тесно в стволах!Мы на мушках корячились,Словно как на колах.Нам — добежать до берега, до цели,Но свыше, с вышек, всё предрешено:Там у стрелков мы дрыгались в прицеле —Умора просто, до чего смешно.Вот бы мне посмотреть,С кем отправился в путь,С кем рискнул помереть,С кем затеял рискнуть!Где-то виделись будто...Чуть очухался я —Прохрипел: "Как зовут-то?"И "Какая статья?"Но поздно — зачеркнули его пули:Крестом — в затылок, пояс, два плеча.А я бежал и думал: "Добегу ли?" —И даже не заметил сгоряча.Я к нему, чудаку:Почему, мол, отстал?Ну а он — на бокуИ мозги распластал.Пробрало! — телогрейкаАж просохла на мне:Лихо бьёт трёхлинейка —Прямо как на войне!Как за грудки, держался я за камни:Когда собаки близко — не беги!Псы покропили землю языками —И разбрелись, слизав его мозги.Приподнялся и я,Белый свет стервеня,И гляжу — "кумовья"Поджидают меня.Пнули труп: "Сдох, скотина!Нету проку с него:За поимку — полтина,А за смерть — ничего".И мы прошли гуськом перед бригадой,Потом — за вахту, отряхнувши снег:Они обратно в зону — за наградой,А я — за новым сроком за побег.Я сначала грубил,А потом перестал.Целый взвод меня бил —Аж два раза устал.Зря пугают тем светом,Тут — с дубьём, там — с кнутом:Врежут там — я на этом,Врежут здесь — я на том.Я гордость под исподнее упрятал —Видал, как пятки лижут гордецы;Пошёл лизать я раны в "лизолятор",Не зализал — и вот они, рубцы....Надо б нам вдоль реки(Он был тоже не слаб!),Чтоб людям — не с руки,Чтоб собакам — не с лап!..Вот и сказке конец:Зверь бежал на ловца —Снёс, как срезал, ловецБеглецу пол-лица....Всё взято в трубы, перекрыты краны...Ночами только воют и скулят,Что надо, надо сыпать соль на раны:Чтоб лучше помнить — пусть они болят!
Водой наполненные горсти Ко рту спешили поднести — Впрок пили воду черногорцы И жили впрок до тридцати. А умирать почётно было — Средь пуль и матовых клинков, И уносить с собой в могилу Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов. А им прожить хотелось до' ста — До жизни жадным, — век с лихвой В краю, где гор и неба — вдосталь, И моря — тоже — с головой. Шесть сотен тысяч равных порций Воды живой в одной горсти... Но проживали черногорцы Свой долгий век до тридцати. И жёны их водой помянут, И прячут их детей в горах До той поры, пока не станут Держать оружие в руках. Беззвучно надевали траур И заливали очаги, И молча лили слёзы в тра'ву, Чтоб не услышали враги. Чернели женщины от горя, Как плодородная земля, За ними вслед чернели горы, Себя огнём испепеля. То было истинное мщенье — Бессмысленно себя не жгут — Людей и гор самосожженье Как несогласие и бунт. И пять веков, как божьи кары, Как мести сына за отца, Пылали горные пожары И черногорские сердца. Цари менялись, царедворцы, Но смерть в бою — всегда в чести. Не уважали черногорцы Проживших больше тридцати.
Еще куплет в "Дорожной истории" (слышал всего раз и в канонический вариант он не входит, как мне кажется)Но был донос и был наветЧетыре сбоку - ваших нет.Был кабинет с табличкой: Время уважай"Там прямо без сОли едятТам штемпель ставят наугадКладут в конвертИ отправляют за Можай!
Еще куплет в "Дорожной истории" (слышал всего раз и в канонический вариант он не входит, как мне кажется)Но был донос и был наветЧетыре сбоку - ваших нет.Был кабинет с табличкой: "Время уважай"Там прямо без соли едятТам штемпель ставят наугадКладут в конвертИ отправляют за Можай!PS У меня в плейлисте "Дорожная история" в трех вариантах, но этого куплета нет ни в одном.PPS И еще куплет пропущен:Бродяжил и пришёл домой уже с годами за спиной,Висят года на мне, ни бросить, ни продать.Но на начальника попал, который бойко вербовал,И за Урал машины стал перегонять.
Честь Шахматной Короны Обожаю.