А какой противный Райский. Он мне никогда не нравился. И как ни внушает мне Гончаров, что при всех недостатках, он был человек чистый, великодушный и т.д. - все бесполезно, я не покупаюсь. Уж лучше циничная честность Марка.
Ну если бы он хотел написать героя который нравился бы, он бы ему такую фамилию не дал
Мне роман нравится, Обыкновенная история больше , но и Обрыв люблю.Современным девушкам всем тоже не одинаковое снится, речь ведь не только в близости до свадьбы, а в том что полюбила не того.Марк не понял Веру, не понял что ему досталось .И то как потом он и жениться был согласен, раз уж ей так надо, говорит о том что он видел в ней просто бабу которая хочет его окрутить. А ей не это было надо. Она и в грехе с ним бы жила и в Сибирь пошла бы, если бы пришлось, если бы он доказал ей что он ТОТ. Но кишка у него тонка. Вот поэтому любовь и прошла быстро.
Неудачный роман, я считаю. Надуманный, все притянуто за уши.
А если (только предположить), что это был "роман-представление"? Ну не получилось. Хотя и жаль.
Не поняла... что означает "роман-представление"?
Попробую объяснить. "Представление", в данном случае моего ответа, это не "сценическое действо", а частное мнение о том, как по мнению Автора, должны вести себя персонажи в указанное время и в предполагаемом месте. Автор "представляет себе".Вот. Как то так.
С морализаторской целью он так написал? Это был основной мотив? Отсюда и натяжки? Так? Вы про это говорите?
..."Обрыв" - кроме имен, и не помню ничего, осилила еле-еле, потому что в университете требовали.
Люблю - нет, обожаю! - "Обыкновенную историю", можно сказать, настольная книга; изредка, но с огромным удовольствием перечитываю "Обломова" и "Фрегат "Палладу"", а "Обрыв" - кроме имен, и не помню ничего, осилила еле-еле, потому что в университете требовали.
А я все совсем не так прочитала, совсем наоборот.В романе подробно описывается как развивалась любовь Веры: от неприятия - через удивление его системой взглядов и мировоззрения - к стремлению навязать ему свою систему ценностей, обратить его в свою веру.И Марк понял, что ему досталось, он даже готов был на жертвы в виде венчания и жизни по общепринятым правилам ради этой женщины, но только до поры, пока страсть не пройдет. Но он не понял, насколько сильна была в Вере "бабушка", насколько глубоко в нее вошли бабушкины взгляды, хотя на первый взгляд Вера уже казалась развитой в новых взглядах, казалась достаточно ценящей личную свободу. и независимость. А в грехе она бы с ним жить не стала - это однозначно! В этом и был конфликт. Он-то думал, что вот когда она уже пала, теперь их любовь и может развиваться легко и свободно. Но не тут-то было! В вере вся страсть испарилась. Но как-то неправдоподобно быстро испарилась, по-моему. Уж даже сомнения меня взяли: а была ли страсть вообще? Вроде бы была. Но почему так быстро испарилась? Не понимаю.
Так ведь взгляды привлекательные - никаких обязательств, никакого принуждения и клятв, вместе пока любовь жива.А на практике - отдай мне свою душу, откажись от всего во что ты верила, иди против своих родных, а я ничего не обещаю
Свой роман «Обрыв» Гончаров окрестил «эпосом любви», в котором он «исчерпал <…> почти все образы страстей…». В самом деле, здесь обрисованы разнородные типы любви, которые характеризуют жизнь человеческого общества. Интересно, что они представляют нам и основные периоды европейской истории. Необузданные, можно сказать, дикие страсти дворовой крестьянки Марины (романист именует её «крепостной Мессалиной»), отображают наиболее раннюю пору языческого человечества, до его духовной истории. Ещё две контрастные женские фигуры романа олицетворяют дохристианскую греко-римскую античность: это физически совершенная, но столь же безучастная к окружающей жизни и людям Софья Беловодова, холодная, подобно мраморной статуе, и, напротив, откровенно чувственная и не ведающая стыда Ульяна Козлова, в которой, в свою очередь, сквозил «какой-то блеск и колорит древности, античность формы». Если первая вызывает у читателя воспоминание об Афродите небесной, то вторая напоминает Афродиту простонародную. Взаимоотношения Тита Никоновича Ватутина – этого «русского маркиза» – и Татьяны Марковны Бережковой – аналог средневековой рыцарственности с её высоким платонизмом и поклонением Прекрасной Даме. Чувства Марфеньки и Викентьева и их «роман» – Гончаров называет его мещанским – это образ бюргерско-филистерского семейно-общественного уклада. Череда разнородных «образов страстей», изображённых романистом, отражает многовековой путь духовно-нравственной эволюции человечества. Та или иная разновидность любви, посетившей его героев, для автора «Обрыва», по существу, равнозначна гуманитарному содержанию и своеобразию какой-то определённой эпохи. Иначе говоря, Гончаров – опять-таки задолго до русских философов – знал и исповедовал истину, что «история культуры – это история любви»
Гончаров не раз высказывался именно в таком духе о страсти и её месте в отношениях мужчины и женщины. «По страстной натуре своей я искал наслаждений, хотя сознавал, что они не цель жизни… Да, в любви обман невозможен, и оттого влечение друг к другу и сближение редко доходит до любви, а оканчивается – у кого страстью (у людей серьёзных), у кого страстишкой (у пустых людей)…» (из письма к С. А. Никитенко).
Почитала в Вики биографию Гончарова. Так и не поняла: он никогда не был женат? У него были какие-то отношения с женщинами, романы, привязанности? Кто-нибудь подскажет? А то там написано только, что в старости он был одинок, а как в молодости было - ничего не сказано.А еще я с удивлением узнала, что Гончаров был купеческого сословия. А глядишь ты, дворянские гнезда воспевает!
Приступаю теперь прямо к тому, что мне видится в моих трех романах, к общему их смыслу.Я упомянул выше, что вижу не три романа, а один. Все они связаны одною общею нитью, одною последовательною идеею — перехода от одной эпохи русской жизни, которую я переживал, к другой — и отражением их явлений в моих изображениях, портретах, сценах, мелких явлениях и т. д. Прежде всего надо вспомнить и уяснить себе следующее положение искусства: если образы типичны, они непременно отражают на себе — крупнее или мельче — и эпоху, в которой живут, оттого они и типичны. То есть на них отразятся, как в зеркале, и явления общественной жизни, и нравы, и быт.
Что такое Райский? Да все Обломов, то есть прямой, ближайший его сын, герой эпохи Пробуждения. ............Райский — герой следующей, то есть переходной, эпохи. Это проснувшийся Обломов
Обращаюсь к любопытному процессу сознательного и бессознательного творчества. Я о себе прежде всего скажу, что я принадлежу к последней категории, то есть увлекаюсь больше всего (как это заметил обо мне Белинский) «своею способностью рисовать».Рисуя, я редко знаю в ту минуту, что значит мой образ, портрет, характер: я только вижу его живым перед собою — и смотрю, верно ли я рисую, вижу его в действии с другими — следовательно, вижу сцены и рисую тут этих других, иногда далеко впереди, по плану романа, не предвидя еще вполне, как вместе свяжутся все пока разбросанные в голове части целого. Я спешу, чтоб не забыть, набрасывать сцены, характеры на листках, клочках — и иду вперед, как будто ощупью, пишу сначала вяло, неловко, скучно (как начало в Обломове и Райском), и мне самому бывает скучно писать, пока вдруг не хлынет свет и не осветит дороги, куда мне итти. У меня всегда есть один образ и вместе главный мотив: он-то и ведет меня вперед — и по дороге я нечаянно захватываю, что попадется под руку, то есть что близко относится к нему. Тогда я работаю живо, бодро, рука едва успевает писать, пока опять не упрусь в стену. Работа, между тем, идет в голове, лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров — и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что это все носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться.
Всего более затрудняла меня архитектоника, сведение всей массы лиц и сцен в стройное целое
Наконец он (Тургенев) справлялся о том, пишу ли я, и для того, чтобы в случае, если я пишу, молчать и выжидать, что будет, не пуская в ход своих затей, а если бы я замолчал навсегда, то довершить начатое им дело, то есть объявить себя смело первым писателем и обвинить в заимствовании меня. Он мечется, как угорелый: ему не сидится там покойно! Бегает нечестивый, ни единому же ему гонящу! Ему, конечно, как и всем, у кого совесть не чиста, кажется, что не только я один, но и все видят его плутни — и он ищет всяких средств усилить как-нибудь свое значение и доказать формально, что я иду по его следам, а не он подбирает у меня. Он все продолжал подсылать разных своих кумовьев, в надежде, что я проговорюсь кому-нибудь явно обо всей этой истории, а он1* опять потребует формального свидания и юридических доказательств, а так как их2* нет, то он победоносно и докажет, что я завистник и клеветник, а он великий писатель и жертва.Но я, зная этот его маневр, упорно молчу, никого о нем не спрашиваю, о его сочинениях не поминаю, и ему привязаться не к чему.
Читала я, читала эти записки Гончарова под названием "Необыкновенная история", а там совершенно параноидальное больное изложение одной и той же мысли и так и эдак на многих страницах, какой Тургенев гад и как он все мысли и сюжеты гончаровские выкрадывал-выведывал и потом лепил из них свои небольшие вещицы, потому как был неспособен на большие формы. Фух, сегодня наконец-то финал показался - я выдохнула, а следом мама дороххая... "Продолжение "Необыкновенной истории" - через 2,5 года он по-новой начал... Ужос. Бросить уже не могу: а вдруг там что-то новенькое? Интересно же. Дочитаю уж, наверное.Вот цитата, например, из основной части:И так с перепевами на много страниц.
Да-а-а... не читайте дневники писателей, балерин и актеров А как у него с остальным - пишет еще о чем-то помимо обид на Тургенева?